Высоко в горы вполз он с каяком и лег там мертвым в ущелье мрачном, свернувши в узел язык свой красный и задыхаясь от тяжкой ноши.
Высоко в небе сияло солнце и горы зноем дышали в небо и лезли люди все выше к солнцу и бились люди внизу о камень.
А по ущелью во тьме и брызгах поток стремился навстречу морю, гремя камнями. Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору, шипя на бочках и падал в море, сердито воя.
А в то ущелье, где спал Каякер, упала с неба вдруг Альпинистка с разбитой грудью, в крови на лямках. Он испугался, отполз проворно, но скоро понял, что это - Тетка, ее бояться - ему не стоит.
И подошел Он к разбитой Тетке и прошептал Он ей прямо в ухо: "Нужна аптечка?" "Пошел ты на фиг!" - сказала Тетка, вздохнув глубоко, - "Я долго лезла! Я знаю счастье! Я - мастер спорта! Ты не увидишь тех гор так близко! Эх ты, водняга!" "Ну что же - горы? - пустое место... Я тоже - мастер. Как мне кататься там на каяке? Как рассекать мне в потоках бурных, если их солнце давно спарило? Иди ты в горы! Мне здесь прекрасно - тепло и сыро!"
Так Он ответил той Альпинистке и усмехнулся в душе над нею за эти бредни. И так подумал: "Ходи иль плавай, вода или горы - конец известен: семья да дети, да ПэВэДэшки раз в год хотя бы..." Hо Альпинистка, вдруг встрепенувшись, привстала децл, и по ущелью с усмешкой наглой прошлась очами. Сквозь серый камень вода сочилась и было душно в ущелье мрачном и пахло дракой.
И заорала, собрав все силы: "О, если б в горы хоть раз подняться, иль траверснуться, иль дюльфернуться! Тибет прижала б я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью! О, Джомолунгма! О, Гималаи!!!" А Он подумал: "В горах должно быть и в самом деле пожить приятно, раз эта Тетка так зверски стонет! И ледники там и трещин море, а них - потоки... В потоках солнца!" - Он задохнулся от этой мысли, но даже вида никак не подал. И предложил Он той Альпинистке: "Давай, вали-ка с моей площадки, а то летает тут много всяких - после них юбки вдруг пропадают..."
Вздрогнула Тетка и гордо вскрикнув: "Ха-ха!" (три раза), пошла к обрыву, скользя "вибрамом" по слизи камня. И подошла она, да вся в экстазе, вздохнув всей грудью, потом другою, сверкнув очами, пожав плечами и стала шлямбур долбить айсбайлем. На это глядя, Каякер думал: "Ах, альпинистки энд скалолазки! Зачем долбаться о твердый камень, когда в ущелье вода несется?" И дал ей спасик с усмешкой хитрой, и так сказал ей: "Ты в автономе пройди, попробуй - вот радость мира, вот счастье жизни!" И Альпинистка, вся в карабинах, в жумарах страшных, в веревках разных, жилет надевши, с последним вскриком, метнулась в реку, ему поверив. Волна потока ее схватила, одела в пену, умчала к морю, разбрызгав слюни, омывши сопли. И бились бочки с печальным ревом, шиверы мерно ползли под солнцем и водопады искрились ярко. И Альпинистки не видно было в "шестерке" водной...
В ущелье лежа, Каякер долго не мог от смеха остановиться... И вот взглянул Он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье. "Что она видела, Альпинистка, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие смущают души своей любовью к походам в горы? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, поднявшись выше, хоть ненадолго?"
Сказал - и сделал. В своей гидрахе, в заплатах рваных, с каяком верным, с веслом железным. Он, задыхаясь, рванулся в горы, в кольцо согнувшись и мокрым спасом сверкнул на солнце. Рожденный водник - в горах не может! Забыв об этом, Он подскользнулся и пал на камень, но не убился, а рассмеялся...
"Так вот в чем прелесть походов в горы! Да в мазохизме! Вот альпинисты! Смешные люди! Воды не зная, они стремятся высоко в горы и ищут счастья в пустыне знойной. Там только сухо. Как в Аlways Classic. Там много снега, но нет воды там и нет опоры живому телу.
Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для водных сплавов? Hо не обманут меня уж больше теперь их речи! Я сам все знаю! Я - видел горы... Я их измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в каяк я верю. Пусть те, кто воду любить не может, живут горами. Воды творенье - водой живу я!"
И Он, поправив на сляйде юбку, с уступа съехал и в путь пустился, гордясь собою...
А волны грозно о берег бились, сверкали брызги все в ярком свете. В их львином реве звучала песня и из-за шума Он не услышал уже той песни. "Безумству храбрых поем мы славу!",- дрожали скалы от грозной песни. "Безумство храбрых - вот мудрость жизни!",- пел Спелеолог в дыре глубокой. "Пускай для жизни здесь нету места и нету солнца, но пусть карбидки, как искры вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света! Безумству храбрых поем мы песню!
